Timer про нашу прем’єру «Прекрасний рогоносець»

По следам Мейерхольда: в Одессе поставили «Прекрасного рогоносца»

Без нафталина и закулисной пыли.

Написанная в 1921 году, уже в 1922-м эта пьеса была поставлена Всеволодом Мейерхольдом. Та постановка под названием «Великодушный рогоносец» (перевод Ивана Аксёнова) стала легендарной, как и постановка Петра Фоменко «Великолепный рогоносец» (перевод Раисы Линцер) на сцене театра «Сатирикон» 1994 года. Но это уже история. Практически в рамках режиссерской лаборатории осталась версия Ольги Меньшиковой, показанная в 2016 году на сцене Одесской русской драмы и почти мгновенно канувшая в Лету. Кто не успел увидеть — тот опоздал.

И вот — практически Рыцарь Печального образа одесской сцены, грустный философ Иван Урывский, лауреат премии Леся Курбаса, впервые ставит пьесу Кроммелинка на украинском языке. Понятно, что завлит театра Любовь Федченко переводила не с французского, но результат совсем неплох, впрочем, из обильного кроммелиновского текста многое удалось опустить. Здесь слова — не главное. Рогоносец — не великодушный и совсем не великолепный, но действительно прекрасный. Правда, только в самом начале этой странной истории, разыгравшейся в приморской деревушке. Действие сжато до одного акта, список действующих лиц прорежен, вместо вызова предшественникам сделано глубокое, очень личное высказывание, насыщенное скрытыми и явными смыслами. Нет сомнений, что спектакль будет развиваться и смыслами же обрастать. Хореография Павла Ивлюшкина позволяет как отменять текст, так и создавать новое высказывание; бег может заменить реплику, падение — ответ на неё. И так далее.

Надо отдать должное Ивану, ставшему не только режиссёром, но и сценографом, и автором музыкального решения спектакля: ему удалось избавиться от вечно пыльных кулис, громоздких декораций и сложных пронафталиненных костюмов «из подбора». Боковые проходы между кресел партера закрыты подобием корабельной опалубки, подвешенными канатами. Шум прибоя слышен почти в каждой сцене — море где–то рядом, дышит, веет свежестью, грандиозное и безразличное к страстям человеческим. Здесь не грянет буря, потому что кого–то обнял кто–то, о нет. Природа не обязана сходить с ума вместе с людьми.

По чистой, не заставленной ни «мебелью», ни «конструкциями» сцене влюблённые Бруно (Александр Коваль) и Стелла (Марина Климова) ходят босиком. Есть огромная подзорная труба, в которую глядит Стелла, чтобы увидеть, как спешит к ней муж, облизывает пальчик, поднимает — хочет понять, откуда ветер дует. Потом труба превращается в печную, её просто вставляют в отверстие на крыше фанерного домика — кукольного домика, в котором поселилось счастье. Они и есть прекрасные дети — босоногий мальчик и босоногая девочка, похожая на куколку в своём голубеньком платьице с красным цветком на груди. Открытое сердце, полное любви — во взрослом мире так не проживёшь. Бруно обладает душой поэта и философа, только ходит-то он по грешной земле, отравленной. Поэты этот яд чувствуют и впитывают быстрее других.

Режиссёр работал над спектаклем, предложив нескольким самым молодым артистам сделать этюды, воссоздать несколько ситуаций, связанных с героями. Дело пошло. Эстрюго и Корнелия (Владимир Романко и Алина Катречко) оказались персонажами вовсе без речей, да ещё и трансформировались в андерсеновских Стойкого Оловянного Солдатика и Балерину, которые оттеняют действия главных персонажей, тают от горящих спичек, буквально оплывая на сцену. Они не прочь уединиться в фанерном домике Стеллы и Брюно, да что там — Оловянный Солдатик не прочь и с самой Стеллой «замутить», воспользовавшись любезным приглашением спятившего от ревности муженька… Прямо на ходу начинает брюки расстёгивать, но Балерина его остановит, конечно.

И нельзя сказать, будто ревность Бруно беспочвенна — Стелла отнюдь не держится на безопасном расстоянии от моряка Петрюса (Михаил Дадалев), который, между прочим, только что сошёл на берег и собирается бросить якорь во всех смыслах… Только со стороны Стеллы все эти «обнимашки» невинны, она рада видеть товарища детских игр, не замечая, что уже является ребёнком во взрослом теле, манящем и соблазняющем. Её постоянно понимают «не так», сама же она витает в облаках своего кукольного счастья. Отсюда сперва наивное хвастовство мужа с просьбой показать гостю ножку, а затем истерический приказ всех взрослых мужчин деревни пропустить через её «провулочок». Ужасно. Оправдать своего героя, заходящего всё дальше и дальше, у Александра Коваля пока получается лишь отчасти, зато Марина Климова блестяще играет запуганного, нежного ребёнка, под давлением любимого существа, с дрожью отвращения соглашающегося на секс сперва с Петрюсом, а потом и с остальными. Лишь бы успокоить любимого! Дескать, увижу разок своими глазами, как изменяешь, и успокоюсь, ревновать перестану.

Феминисткам беспокоиться не о чем — Стелла не из их стана, она и есть то самое хрупкое и слабое создание, которое нужно воспевать в стихах, носить на руках и оберегать от жизненных тягот. Да–да, такие женщины существуют. Только их существование так же непрочно, как и фанерный домик. И когда её, как корову на верёвочке, уводит из кошмарной жизни с уже безобразным, горбатым безумцем, в которого превратился муж, давний поклонник, погонщик волов (Дмитрий Цинковский), нам не кажется это спасением. Коровье существование на четвереньках, в подчинении, под звон бубенцов, которыми её увешали, как скотину, не сравнится с детской радостью кукольного счастья. Но такова жизнь в мире, где поэты, как правило, безумны. «Стелла, Стелла!» — тщетно зовёт, выискивая свою звезду среди покрывших небо коровьих бубенцов, снова выпрямившийся и похорошевший Бруно. Поэму, наверно, писать собирается. Главное, чтобы к живым женщинам не приближался.

Автор: Мария Гудыма

Источник: timer-odessa.net

Фото: Ира Рогава